Он был золототел, где он был птицей,
А в остальном — как смесь лилей и роз.
115 Не то, чтоб Август равной колесницей
Не тешил Рима, или Сципион, 981 —
Сам выезд Солнца был бедней сторицей,
118 Тот выезд Солнца, что упал, спален,
Когда Земля взмолилася в печали
И Дий творил свой праведный закон. 982
121 У правой ступицы, кружа, плясали
Три женщины; одна — совсем ала;
Ее в огне с трудом бы распознали;
124 Другая словно создана была
Из плоти, даже кости, изумрудной;
И третья — как недавний снег бела.
127 То белая вела их в пляске чудной,
То алая, чья песнь у всех зараз
То легкой поступь делала, то трудной. 983
130 А слева — четверо вели свой пляс,
Одеты в пурпур, повинуясь ладу
Одной из них, имевшей третий глаз. 984
133 За этим сонмищем предстали взгляду
Два старца, сходных обликом благим
И твердым, но несходных по наряду;
136 Так, одного питомцем бы своим
Счел Гиппократ, природой сотворенный
На благо самым милым ей живым;
139 Обратною заботой поглощенный,
Второй сверкал столь режущим мечом,
Что я глядел чрез реку, устрашенный. 985
142 Прошли смиренных четверо 986 потом;
И одинокий старец, вслед за ними,
Ступал во сне, с провидящим челом. 987
145 Все семь от первых ризами своими
Не отличались; но взамен лилей
Венчали розы наравне с другими
148 Багряными цветами снег кудрей;
Далекий взор клялся бы, что их лица
Огнем пылают кверху от бровей.
151 Когда со мной равнялась колесница,
Раздался гром; и, словно возбранен
Был дальше ход, святая вереница
154 Остановилась позади знамен. 988
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
1 Когда небес верховных семизвездье,
Чьей славе чужд закат или восход
И мгла иная, чем вины возмездье,
4 Всем указуя должных дел черед,
Как указует нижнее деснице
Того, кто судно к пристани ведет,
7 Остановилось, 989 — шедший в веренице,
Перед Грифоном, праведный собор
С отрадой обратился к колеснице;
10 Один, подъемля вдохновенный взор,
Спел: «Veni, sponsa, de Libano, veni!» 990 —
Воззвав трикраты, и за ним весь хор.
13 Как сонм блаженных из могильной сени,
Спеша, восстанет на призывный звук,
В земной плоти, воскресшей для хвалений,
16 Так над небесной колесницей вдруг.
Возникло сто, ad vocem tanti senis, 991
Всевечной жизни вестников и слуг. 992
19 И каждый пел: «Benedictus qui venis!» 993
И, рассыпая вверх и вкруг цветы,
Звал: «Manibus о date lilia plenis!» 994
22 Как иногда багрянцем залиты
В начале утра области востока,
А небеса прекрасны и чисты,
25 И солнца лик, поднявшись невысоко,
Настолько застлан мягкостью паров,
Что на него спокойно смотрит око, —
28 Так в легкой туче ангельских цветов,
Взлетавших и свергавшихся обвалом
На дивный воз и вне его краев,
31 В венке олив, под белым покрывалом,
Предстала женщина, 995 облачена
В зеленый плащ и в платье огне-алом.
34 И дух мой, — хоть умчались времена,
Когда его ввергала в содроганье
Одним своим присутствием она,
37 А здесь неполным было созерцанье, —
Пред тайной силой, шедшей от нее,
Былой любви изведал обаянье.
40 Едва в лицо ударила мое
Та сила, чье, став отроком, я вскоре
Разящее почуял острие,
43 Я глянул влево, — с той мольбой во взоре,
С какой ребенок ищет мать свою
И к ней бежит в испуге или в горе, —
46 Сказать Вергилию: "Всю кровь мою
Пронизывает трепет несказанный:
Следы огня былого узнаю!"
49 Но мой Вергилий в этот миг нежданный
Исчез, Вергилий, мой отец и вождь,
Вергилий, мне для избавленья данный.
52 Все чудеса запретных Еве рощ
Омытого росой 996 не оградили
От слез, пролившихся, как черный дождь.
55 "Дант, оттого что отошел Вергилий,
Не плачь, не плачь еще; не этот меч
Тебе для плача жребии судили".
58 Как адмирал, чтобы людей увлечь
На кораблях воинственной станицы,
То с носа, то с кормы к ним держит речь,
61 Такой, над левым краем колесницы,
Чуть я взглянул при имени своем,
Здесь поневоле вписанном в страницы,
64 Возникшая с завешенным челом
Средь ангельского празднества — стояла,
Ко мне чрез реку обратясь лицом.
67 Хотя опущенное покрывало,
Окружено Минервиной листвой, 997
Ее открыто видеть не давало,
70 Но, с царственно взнесенной головой,
Она промолвила, храня обличье
Того, кто гнев удерживает свой:
73 "Взгляни смелей! Да, да, я — Беатриче.
Как соизволил ты взойти сюда, 998
Где обитают счастье и величье?"
76 Глаза к ручью склонил я, но когда
Себя увидел, то, не молвив слова,
К траве отвел их, не стерпев стыда.
79 Так мать грозна для сына молодого,
Как мне она казалась в гневе том:
Горька любовь, когда она сурова.
82 Она умолкла; ангелы кругом
Запели: «In te, Domine, speravi», 999
На «pedes meos» завершив псалом.
85 Как леденеет снег в живой дубраве,
Когда, славонским ветром остужен,
Хребет Италии сжат в мерзлом сплаве,
88 И как он сам собою поглощен,
Едва дохнет земля, где гибнут тени, 1000
И кажется-то воск огнем спален, —
91 Таков был я, без слез и сокрушений,
До песни тех, которые поют
Вослед созвучьям вековечных сеней; 1001
94 Но чуть я понял, что они зовут
Простить меня, усердней, чем словами:
«О госпожа, зачем так строг твой суд!», —
97 Лед, сердце мне сжимавший как тисками,
Стал влагой и дыханьем и, томясь,
Покинул грудь глазами и устами.
100 Она, все той же стороны держась
На колеснице, вняв моленья эти,
Так, речь начав, на них отозвалась:
103 "Вы бодрствуете в вековечном свете;